одновременно и необходимыми и свободно избираемыми.
Самое поразительное то, что не только невротик, но и
обыкновенный человек чаще всего не знает истинных мотивов
своего поведения, выдвигает вместо них «мнимые причины»,
«рационализации», с помощью которых он защищается от обидных,
унизительных мыслей, разрушающих его мнение о самом себе. При
этом истинные мотивы, вытесненные в бессознательное,
прорываются то тут, то там в замаскированной форме в поступках,
эмоциональных реакциях, описках, забываниях, оговорках,
фантазиях, сомнениях, «идеях фикс», отстаиваемых с особой
настойчивостью. Через эти отклонения можно быстрее и легче
проникнуть в ядро личности, чем через ее серьезные и взвешенные
заявления. Наблюдения человека – нормального, не делающего
оплошностей, не открывающего своих пристрастий - характеризуют
его как «всякого», «никакого» и мало дают для психолога и
терапевта.
Новое психоаналитическое видение человека влекло за собой
множество следствий. К их числу можно отнести, например,
сближение патологии и нормы и возникающую отсюда возможность
истолкования культурных феноменов на основе психиатрии, а
невротических феноменов – на основе культуры.
В психоанализе устраняется принятое в классической
просветительской психологии деление психических функций на
волю, разум и чувство. Утверждается, что всякая мысль есть
одновременно чувство, наделенное волевым импульсом, что всякое
желание способно рождать мысль, а всякая мысль питается каким –
то желание. Таковы были лишь некоторые новшества психоанализа.
Фрейд ухватился за те из них, которые больше соответствовали
его личному опыту, той культуре и тем семейным отношениям, в
который он вырос. Всякий другой психоаналитик примеривал их на
свой рост, на свой вкус, переосмысливал, и отсюда рождались
новые версии психоанализа.
Что во взглядах Фрейда было неприемлемо для Адлера,
вызывало критику с его стороны?
Во – первых, абсолютизация и материализация
бессознательного, которое, по мнению Адлера, имеет одинаковую с
сознанием природу. Бессознательное лишь часть сознания,
неподвластная пониманию, невыразимая в ясных понятиях.
Бессознательное, вопреки Фрейду, не противоречит устремленности
сознания. Сознание и бессознательное соотносятся, по Адлеру, на
основе синергетики, как противоречащие по смыслу, но
устремленные к единой цели, охватываемые единым «жизненным
планом».
Во – вторых, Фрейд, опиравшийся на естественнонаучную,
позитивистскую парадигму, склонялся к тому, чтобы считать
сознание и бессознательное, «я» и «оно» - вещами особого рода и
устанавливал между ними причинно – следственные связи, подобные
тем, какие существуют между явлениями природы. Однако, по
мнению Адлера, в психической жизни действуют не причинно –
следственные, а смысловые связи. «Сила слова» замещает в душе
«энергию влечений». Таким образом, механика души, как некоего
«аппарата», разработанная Фрейдом, заменяется у Адлера
гносеологией, интерпретацией мотивов поведения. Свобода и
целеполагание важнее для Адлера, чем необходимость и
причинность. Толкование человеком своих ощущений,
представлений, фантазий – это и есть выход в бессознательное.
Строго говоря, по Адлеру, никакого бессознательного не
существует. Мы создаем его каждый раз сами, обнаруживая между
идеями и образами новые смысловые связи, которых раньше не
замечали. Не прошлое определяет наши поступки и мысли, а
стремление к цели, формируемой нашим жизненным планом.
Понимание бессознательного, как «эвристической функции»,
«рабочей гипотезы» усилилось в последних работах Адлера.
При всей важности возражений Адлера против Фрейда, нельзя
сказать, что он во всем прав. Проблемы детерминизма и
телеологии, субстанциональности и феноменальности психики
дискуссионны и вряд ли окончательно разрешимы в научном
дискурсе.
Третье направление критики Адлером классического
психоанализа связано с разработкой им «эго – психологии», то
есть выяснением места сознательного «я» в структуре личности.
«Я» - это фокус всей жизненной конструкции личности, жизненного
стиля. В понимании Адлера «я» в значительной степени
самодостаточно. Но как же в таком случае оценить степень
адекватности внутреннего образа «я» содержанию индивидуальной
психики, реальному поведению? Адлер бы ответил, что надо искать
социально - приемлемые интерпретации «я» самим индивидом, не
ставя вопроса о том, что собой представляет «я» как таковое.
Адлер возражает против «пансексуализма» Фрейда. Сексуальное
удовлетворение есть функция половых органов. Каждый орган имеет
свое особое самоощущение. Однако возможна, в принципе,
сексуализация любого органа, превращение его в эрогенную зону.
Переход сексуального (генитального) либидо в оральное и
анальное – не автохтонный процесс, а результат воспитания,
концентрации внимания ребенка на результат воспитания,
концентрации внимания ребенка на определенных функциях и
органах. Первичная энергия организма не имеет никакой
сексуальной окраски, ощущается как мощь, воля, стремление к
власти. Какой эмоциональный и смысловой оттенок приобретает эта
энергия – зависит от органа, который ею приводится в действие и
объекта, на который направлено действие. Фрейд отмечал, что
сексуальные стремления могут выражаться в фантазиях и
сновидениях в несексуальных образах. Но, возражает ему Адлер,
возможно и обратное. Несексуальные влечения и чувства, будь то
голод, страх, агрессия, социальное чувство, могут предстать в
сексуальных образах. Если для Фрейда различного рода социальные
отношения: материнство, отцовство, братство, отношение к
светской и духовной власти, супружество – выступают как
модификации первичной сексуальности, то для Адлера, наоборот,
некое первичное «социальное чувство» трансформируется в
различные виды эмоциональных отношений и влечений, в том числе
– и в сексуальные. В этом вопросе, как и в ряде других, вряд ли
можно однозначно согласиться и с Адлером, и с Фрейдом. Истина,
скорее всего, лежит где – то посередине.
Более определенно можно выразить солидарность с Адлером,
когда он критикует «эдипов комплекс» Фрейда. Тема ненависти,
ревности к отцу и инцестуозного влечения к матери, несомненно,
может присутствовать в сознании и бессознательном некоторых
индивидов, как результат деформации семейных отношений,
невротизма и агрессивности кого – либо из родителей, но очень
трудно доказать, что эдипова «конфигурация» влечений
универсальна. Скорее, можно утверждать, что в своих стремлениях
к идентификации с отцом и матерью дети обоих полов стремятся
как – то согласовать, примирить образы своих родителей и
выдвигаемые ими требования. Они бывают травмированы, когда им
предлагают идентифицировать себя с одним из родителей и
отречься от другого. Если какая – нибудь болезненная,
неуверенная в себе девушка хочет находиться рядом с отцом, это
просто есть стремление находить поддержку там, где она находила
ее раньше – у отца, который всегда будет ее любить и защищать.
Эта девушка может уклоняться от рискованных любовных отношений
с молодыми людьми и предпочитает общество отца. Но в этом
совсем необязательно усматривать стремление к инцесту. Иное,
чем у Фрейда, понимание структуры психики Адлером приводит его
к иным методам терапии. Адлер не подозревал пациентов в
попытках обмануть врача, навязать ему некую «рационализацию»
вместо искреннего признания. Любовно – дружеские отношения,
готовность обсуждать вместе с пациентом его проблемы на основе
полного доверия, равноправия и дружеского участия
представлялись Адлеру более подходящей основой для излечения
неврозов, чем «дистанция по отношению к пациенту и отвлеченные
умствования по поводу его истинных мотивов». Терапия, по
Адлеру, это продолжение воспитания там, где человек уклонился
на ошибочный путь. Терапевт должен понять не отдельную причину
психической травмы, а весь жизненный стиль пациента, его способ
решать жизненные проблемы. Не столько внешняя причина служит
источником психических отклонений, сколько неадаптированность
человека к обществу и, как следствие, использование
неподходящих «технологий» в общении с другими, а часто –
отсутствие каких бы то ни было «технологий», то есть,
коммуникативной культуры.
Индивидуальная психология Адлера с большой осторожностью
относится ко всякого рода схемам, классификациям. Она не
предлагает системы, правил лечения. Каждый случай болезни, как
и каждый случай общения людей, должны рассматриваться как
неповторимые и индивидуальные. Общие правила – лишь
вспомогательные средства. Гораздо важнее для успеха лечения
психологическая гибкость терапевта, ощущение нюансов, верность
здравому смыслу.
3. «Индивидуальная психология» Альфреда Адлера.
3.1.Комплекс неполноценности.
Комплекс неполноценности, с которого Адлер начал разработку
своей концепции, не следует понимать, как нечто патологическое,
указывающее на болезнь. Неполноценность – нормальное,
естественное для человека чувство. Адлер даже сформулировал
афоризм: «чтобы быть полноценным человеком, надо обладать
комплексом неполноценности». Как же это понимать? Первоначально
Адлер обратил внимание на факты физиологической неполноценности
отдельных органов: ведь ни у одного человека все органы не
бывают хорошо сформированы и развиты. У одного – выносливое
сердце, но больной желудок, у другого – хорошее зрение, но
неважный слух, у третьего – сильный интеллект, но вялые чувства
и т. д. органы и функции способны в какой – то мере заменять,
компенсировать друг друга. Сердце с больным клапаном работает
так, что развивает сильную сердечную мышцу. Слабовидящий
человек склонен чаще прислушиваться. Но Адлера больше всего
интересует компенсация в рамках одной функции: ребенок со
слабым зрением тренирует себя в искусстве рассматривания
предметов, человек со слабым слухом напрягает слуховой орган и
постепенно учится различать самые тонкие различия звуков.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
|