транспортированию раненых. Однако, убедившись на практике в ее

несовершенстве, он в 1852 г. заменил последнюю своей налепной алебастровой,

т. е. гипсовой, повязкой.

Хотя в зарубежной литературе идея гипсовой повязки связывается с именем

бельгийского врача Матисена, однако, это неверно, — документально и твердо

установлено, что впервые ее предложил и применил Н. И. Пирогов.

Пирогов первый в мире организовал и применил женский уход за ранеными в

районе боевых действий. Пирогову принадлежит великая честь внедрения этого

вида медицинской помощи в армии. Пирогов первый организовал и основал

"Крестовоздвиженскую общину сестер попечения о раненых и больных". Особенно

выделялись среди этих сестер Г. М. Бакунина и А. М. Крупская. Простой

русский солдат, в бурю и непогоду, на бастионах и в палатках, на

операционном столе и в перевязочной, под дождем и в тяжком пути эвакуации,

с чувством глубокой благодарности благословлял самоотверженную

"севастопольскую сестричку", дни и ночи беззаветно за ним ухаживающую.

Слава об этих первых русских женщинах, служивших беззаветно своему народу,

росла и ширилась, и современные героические советские женщины, стяжавшие

себе неувядаемую славу на фронтах Великой Отечественной войны, с чувством

глубочайшего уважения вспоминают своих севастопольских предшественниц.

Интересно отметить, что иностранцы, в частности, немцы, пытались приписать

инициативу в этом деле, т. е. организацию женского ухода за ранеными в

районе боевых действий, англичанке Нейтингель, против чего, Пирогов

протестует в самой решительной форме, доказывая (в письме к баронессе

Раден), что „Крестовоздвиженская община сестер попечения о раненых и

больных" была учреждена в октябре 1854 года, а в ноябре того же года она

уже находилась на фронте. "0 мисс же Нейтингель" и "о ее высокой души

дамах" — мы в первый раз услыхали., — пишет Пирогов, — только в начале 1855

года" — и далее продолжает: "Мы, русские, не должны дозволять никому

переделывать до такой степени историческую истину. Мы имеем долг

истребовать пальму первенства в деле столь

благословенном и благотворном и ныне всеми принятом".

Пирогов также первый в мире предложил, организовал и применил свою

знаменитую — сортировку раненых, из которой впоследствии выросло все

лечебно-эвакуационное обеспечение раненых. "На войне главное — не медицина,

а администрация", заявляет Пирогов и, исходя из этого положения, начинает

творить свое великое дело.

Пирогов выработал прекрасную систему сортировки раненых в тех случаях,

когда последние. Поступали на перевязочный пункт в большом количестве —

сотнями. До того на перевязочных пунктах господствовал страшный беспорядок

и хаос. С яркими картинами суеты, растерянности и в известной мере

бесполезной работы врача в такой обстановке мы знакомимся в

"Севастопольских письмах", в автобиографических записях и в других

произведениях Пирогова. Система Пирогова состояла в том, что, прежде всего,

раненые разделялись на пять главных категорий:

1) безнадежные и смертельно раненые,

2) тяжело и опасно раненые, требующие безотлагательной помощи; 3) тяжело

раненые, требующие также неотлагательного, но более предохранительного

пособия; 4) раненые, для которых непосредственное хирургическое пособие

необходимо только для того, чтобы сделать возможною транспортировку;

наконец, 5) легко раненые, или такие, у которых первое пособие

ограничивается наложением легкой перевязки или извлечением поверхностно

сидящей пули. Благодаря введению такой весьма простой и разумной сортировки

рабочие силы не разбрасывались, и дело помощи раненым шло быстро и толково.

С этой точки зрения нам становятся понятными следующие слова Пирогова: "Я

убежден из опыта, что к достижению благих результатов в военно-полевых

госпиталях необходима не столько научная хирургия и врачебное искусство,

сколько дельная и хорошо учрежденная администрация.

К чему служат все искусные операции, все способы лечения, если раненые и

больные будут поставлены администрацией в такие условия, которые вредны и

для здоровых. А это случается зачастую в военное время. От администрации, а

не от медицины зависит и то, чтобы всем раненым без изъятия и как можно

скорее была подана первая помощь, не терпящая отлагательства. И эта главная

цель обыкновенно не достигается. Представьте себе тысячи раненых, которые

по целым дням переносятся на перевязочные пункты в сопровождении множества

здоровых; бездельники и трусы под предлогом сострадания и братской любви

всегда готовы на такую помощь, и как не помочь и не утешить раненого

товарища! И вот перевязочный пункт быстро переполняется сносимыми ранеными;

весь пол, если этот пункт находится в закрытом пространстве (как, например,

это было в Николаевских казармах и в дворянском собрании в Севастополе),

заваливается ими, их складывают с носилок как ни попало; скоро наполняется

ими и вся окружность, так, что и доступ к перевязочному пункту делается

труден; в толкотне и хаотическом беспорядке слышатся только вопли, стоны и

последний ' хрип умирающих; а тут между ранеными блуждают из стороны в

сторону здоровые—товарищи, друзья и просто любопытные. Между тем, стемнело;

плачевная сцена осветилась факелами, фонарями и свечами, врачи и фельдшера

перебегают от одного раненого к другому, не зная, кому прежде помочь;

всякий с воплем и криком кличет к себе. Так бывало часто в Севастополе на

перевязочных пунктах после ночных вылазок и различных бомбардировок. Если

врач в этих случаях не предположит себе главной целью прежде всего

действовать административно, а потом уже врачебно, то он совсем

растеряется, и ни голова его, ни рука не окажет помощи. Часто я видел, как

врачи бросались помочь тем, которые более других вопили и кричали, видел,

как они исследовали долее, чем нужно, больного, который их интересовал в

научном отношении, видел также, как многие из них спешили делать операции,

а между тем, как они оперировали нескольких, все остальные оставались без

помощи, и беспорядок увеличивался все более и более. Вред от недостатка

распорядительности на перевязочных пунктах очевиден... Врачи от беспорядка

на перевязочных пунктах истощают уже в самом начале свои силы, так, что им

невозможно делается помочь последним раненым, а эти-то раненые, позже

других принесенные с поля битвы, и нуждаются всех более в пособии. Без

распорядительности и правильной администрации нет пользы и от большого

числа врачей, а если их к тому еще мало, то большая часть раненых остается

вовсе без помощи".

Эти слова Пирогова не являются, однако, отрицанием медицинской работы, а

требованием, чтобы администрация правильно использовала врачебные силы для

сортировки.

Сортировку раненых, по Пирогову, впоследствии с успехом применяли не

только в русской армии, но и в армиях, враждебных ей.

В своем „Отчете", изданном Обществом попечения о больных и раненых

воинах, на стр. 60 Пирогов пишет: „Я первый ввел сортировку раненых на

севастопольских перевязочных пунктах и уничтожил этим господствовавший там

хаос. Я горжусь этой заслугой, хотя ее и забыл сочинитель "Очерков

медицинской части в 1854-1856 гг.".

Пирогов первый предложил широко использовать (при нужде) госпитальные

палатки при размещении раненых после подачи им первой помощи, указывая в

то же время, что и здесь три четверти из общего числа коек „должны

оставаться пустыми на случай нужды". „Госпитальные палатки, — пишет Пирогов

в письме к своему ученику и другу К. К. Зейдлицу из Севастополя, — числом

около четырехсот, с двадцатью койками каждая, тоже не должны бы приютить

более двух тысяч больных, а прочие должны оставаться пустыми на случай

нужды. Как только число больных превысит две тысячи, излишек тотчас должен

быть удален постоянной транспортировкой".

Свой опыт и знания в военно-медицинском деле Пирогов изложил в двадцати

пунктах, объединенных под названием „Основные начала моей полевой хирургии"

— во второй части книги „Военно-врачебное дело", 1879 г. В первом пункте

этих „Основных начал" Пирогов писал: „Война—это травматическая эпидемия.

Как при больших эпидемиях всегда недостаточно врачей, так и во время

больших войн всегда в них недостаток". Военно-полевой хирургии Пироговым

посвящены четыре крупных труда: 1) „Медицинский отчет о путешествии по

Кавказу" (изд. 1849 г.); 2) „Начала общей военно-полевой хирургии, взятые

из наблюдений военно-госпитальной практики и воспоминаний о Крымской войне

и Кавказской экспедиции" (изд. 1865—1866 гг.); 3) „Отчет о посещении военно-

санитарных учреждении в Германии, Лотарингии и Эльзасе 1870 г." (изд. 1871

г.) и 4) „Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии

и в тылу действующей армии 1877—1878 гг." (изд. 1879 г.). И в настоящее

время 'в основе систем врачебной помощи на поле сражения лежат в общем те

начала, которые выработаны еще Н. И. Пироговым. Это признавали и хирурги

прошлого: Е. Бергман, Н. А. Вельяминов, В. И. Разумовский, В. А. Оппель и

др. Это признают и современные хирурги-клиницисты и военно-полевые хирурги

— Ахутин, Н. Н. Бурденко, В. С. Левит, И. Г. Руфанов 'и ряд других.

„Сейчас, когда наша медицинская общественность,

•выполняя свой долг перед Родиной, прониклась необходимостью повышать

обороноспособность страны, эти работы Пирогова приобретают особое

значение",— писал академик Бурденко в 1941 г. Опыт Крымской кампании не

прошел для Пирогова бесследно. Он лег в основу его многих классических и

ценнейших трудов.

Пирогов дал классическое определение шока, которое до сих пор цитируется

во всех руководствах и почти в каждой статье, посвященной учению о шоке. Он

дал описание, не превзойденное еще и сейчас, клинической картины

травматического шока или, как Пирогов называл: „Общее окоченение тела —

травматический торпор или ступор"

„С оторванною рукою или ногою лежит такой окоченелый на перевязочном

пункте неподвижно; он не кричит, не вопит, не жалуется, не принимает ни в

чем участия и ничего не требует; тело его холодно, лицо бледно, как у

трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль; пульс — как нитка, едва заметен

под пальцем и с частыми перемежками. На вопросы окоченелый или вовсе не

отвечает, или только про себя, чуть слышным шепотом; дыхание также едва

приметно. Рана и кожа почти вовсе нечувствительны; но если большой нерв,

висящий из раны, будет чем-нибудь раздражен, то больной одним легким

сокращением личных мускулов обнаруживает признак чувства. Иногда это

состояние проходит через несколько часов от употребления возбуждающих

средств; иногда же оно продолжается без перемены до самой смерти.

Окоченения нельзя объяснить большою потерею крови и слабостью от анемии;

нередко окоченелый раненый не имел вовсе кровотечения, да и те раненые,

которые приносятся на перевязочный пункт с сильным кровотечением, вовсе не

таковы: они лежат или в глубоком обмороке или в судорогах. При окоченении

нет ни судорог, ни обморока. Его нельзя считать и за сотрясение мозга.

Окоченелый не потерял совершенно сознания; он не то, что вовсе не сознает

своего страдания, он как будто бы весь в него погрузился, как будто затих и

окоченел в нем".

Замечательно, что „клинические описания Пирогова настолько полны,

настолько ярки и точны, что каждый из нас, хирургов, хотя бы и наблюдавший

сотни случаев шока, затруднится что-либо прибавить к описанной Пироговым

клинической картине". — пишет академик Н. Н. Бурденко. В 1854 г." Пирогов

опубликовал свою знаменитую, поистине гениальную, костно-пластическую

операцию стопы, или, как она называлась, „костно-пластическое удлинение

костей голени при вылущении стопы". Операция вскоре получила всеобщее

признание и право гражданства благодаря своему основному принципу —

создания прочного „естественного" протеза, сохранив при этом длину

конечности. Пирогов создал свою операцию совершенно самостоятельно,

убедившись в огромных недостатках и отрицательных чертах операции Сайма.

Однако наши зарубежные „доброжелатели" встретили операцию Пирогова явно

враждебно, „в штыки". Вот что сам Николай Иванович пишет про своих строгих

Страницы: 1, 2, 3, 4