Однако, на практике сплошь и рядом продолжали применяться многие прежние местные нормы и обычаи, вследствие чего римское право, действовавшее где-нибудь в провинциях, далеко не совпадало с римским правом Италии.

Чрезвычайно любопытная картина такого своеобразно смешанного права в Египте раскрылась в последнее время благодаря богатым находкам в этой стране разнообразных документов - папирусов. Первая крупная находка, сделанная при раскопках в 1877 г., привлекла к папирусам общее внимание ученых. С той поры количество найденных документов значительно возросло, и изучение их (папирология) приобрело систематический характер. Исследования в этой области обнаружили, что местное греко-египетское право упорно удерживалось в жизни и оказало известное обратное влияние на законодательство позднейших императоров. (3, с. 19)

Что касается сословной группировки населения, то старое деление на патрициев и плебеев исчезает естественно - путем вымирания патрицианских родов; взамен этого прежняя классовая группировка на nobiles и ordo equester приобретает сословный характер.

Аврелий Виктор, писал «государство, начиная с Ромула и до времени Септимия, непрерывно возрастало в своей силе, благодаря замыслам Бассиана как бы остановилось в своем высшем положении…» (De Caes.XXIV, 8). Но для того, чтобы этот важный формально-юридический акт проник в плоть общественных отношений, а затем пришедшие в движение общественные нормы выработали адекватную себе политическую форму, потребовалось по меньшей мере три поколения. Поэтому наблюдается хронологический разрыв между революционизирующими изменениями в социально-правовой (212-235 гг.) и политико-административной (284-305 гг.) сферах, приведшими к возникновению позднеантичного общества. Наличие этого временного разрыва объясняет, почему исследователи, не привыкшие рассматривать связь политических и социальных институтов общества в диалектическом, а не буквальном единстве, не видят важных организационных (структурообразующих) последствий эдикта Каракаллы. Ведь фактически третий этап в развитии римской гражданской общины начался с правления Диоклетиана. Только к этому времени система римского гражданского права стала активно проникать в плоть провинциального общества. (5, с. 69)

Распространение римского гражданства в провинциях было постоянно действовавшим фактором в жизни первых трех веков империи. Независимо от субъективной оценки и отношения к правам римского гражданства среди различных слоев провинциального населения, они были важнейшим социальным ориентиром, организовывавшим весь строй общественной жизни империи. Уже во второй половине II в. их распространение достигло таких размеров, что авторы поздних веков приписывали эдикт о даровании римского гражданства провинциалам Марку Аврелию или Антонину Пию.

И это, видимо, было не случайно. Э. Шенбауэр полагал, что уже известный «Панегирик Риму» Элия Аристида знаменовал собой осмысление и подготовку этого акта.

В литературе высказываются различные мнения по поводу причин издания эдикта Каракаллы. Какими бы субъективными побуждениями ни руководствовались сам Каракалла, Юлия Домна или их окружение, дарование провинциалам римского гражданства было запрограммировано закономерностями развития имперского общества как системы. Распространение римских порядков в империи шло совершенно разными темпами в западных и восточных провинциях. Уже после смерти Септимия Севера возник вопрос по крайней мере о политическом разделе империи между Каракаллой и Гетой. Создание единой административной и фискальной организации империи в период от Северов до Диоклетиана выглядит предпосылкой усиленной романизации восточных провинций, начавшейся с Константина. Очевидно, что распространение гражданских прав существенно изменяло лицо общества: провинциалы не становились римлянами автоматически, даже перенимая их обычаи и общественные нормы. Это вело к изменению общественной значимости чуждых для античной Италии провинциальных общественных отношений, они становились частью гражданской жизни. Но инструмент для их учета и регулирования сформировался на почве господства ограниченной в числе гражданской общины над массой союзников и подданных. Классическое римское право было логическим развитием норм, сформировавшихся под влиянием взгляда на мир сквозь призму гражданской общины. Для него все граждане были юридически равны в правах и обязанностях, а основным делением людей было деление на свободных и рабов.

«Право народов», регулировавшее отношения граждан и перегринов, строилось на той же античной основе противопоставления граждан внешнему миру. Сталкиваясь в среде новых граждан с отношениями, необычными и мало распространенными среди жителей античной Италии, такое право было вынуждено искать возможности (внутренние ресурсы) для оформления их в соответствии с римскими юридическими нормами. Поэтому в римской юриспруденции со II в. на первый план начали выходить отношения, которые прежде не привлекали столько внимания юристов.

3. Эдикт Каракаллы и колоны

В современной литературе слово colonus считается производным от colo - возделывать, обрабатывать, со значением «земледелец» вначале свободного, а затем зависимого статуса. Однако colo имело и другое значение «жить, проживать», отсюда происходили «колония» и «колон» - местный житель. (8, с. 115)

Поэтому представляется более точным считать колона не арендатором, а поселенцем на чьей-либо земле, местным или пришлым.

Понятно, что обозначение местных земледельцев термином «колоны» и включение их таким образом в сферу действия римских правовых институтов, отнюдь не означало, что на практике они превращались в колонов-арендаторов. По сравнению с последними они были более тесно связаны с имением и, вероятно, были теми, кто делил превратности судьбы с землевладельцем «по праву как бы товарищества».

Видимо, в III в. с изданием эдикта Каракаллы нетрадиционные для римского права отношения особенно активно стали вторгаться в него. Именно к этому времени относится единственное сохранившееся юридическое определение колона, данное Ульпианом: «Колон - это тот, кто арендует на определенное время, а по окончании его остается, молчаливо продляя договор, ибо считается, что если хозяин разрешит ему оставаться в имении, то он сдает [землю] на тех же условиях, и такого рода договоры не должны оформляться ни словесно, ни документами, а действительны при простом согласии». (4, с. 75) Определение Ульпиана носит явно компромиссный и оттого условный характер. Формально колон считается арендатором. Но если строго следовать тексту, то колоном арендатор становился только по окончании формального срока аренды. Между колоном и землевладельцем был договор. Но договор не оформлялся ни словесно, ни письменно, то есть он более похож на «обычай» и не мог считаться чисто юридическим. И тем не менее он приравнивался Ульпианом к формальному договору аренды. Представляется, что именно так нетрадиционные отношения землевладельца и земледельца были включены в сферу юридических и на них распространились нормы договорных отношений.

Видимо, следствием этого стало распространение в юридических источниках II-III вв. представления о длительной аренде. (4, с. 83)

Авторы постановлений III в. стремились лишь к одному: обеспечить юридические права обеих сторон в договорных или квазидоговорных отношениях.

Примером такого рода может служить изменение значения термина «колон» в комментариях римских юристов I-III вв. Классическое римское право для обозначения отношений землевладельца с обрабатывавшими его землю крестьянами, которым он не хотел передавать никаких прав, связанных с пользованием этой землей, выработало форму договора краткосрочной аренды locatio-conductio. Он основывался на постулате юридического равенства между гражданами, заключавшими сделку аренды земли (локатором-землевладельцем и кондуктором-арендатором). (4, с. 106)

Отношения с перегринами строились преторским правом по этому же образцу.

Романизация провинций привела к появлению иных многообразных форм поземельных отношений, в которые оказались вовлечены римские граждане и провинциалы. Зачастую местное землевладение и землепользование сложилось до включения провинциалов в орбиту римского влияния. Приход римлян нарушал местные формы отношений, но не ликвидировал их полностью. Следует согласиться с Е.М. Штаерман, утверждавшей, что стимулированная Римом урбанизация была далеко не всеобъемлющей. Приписка земли к городам не приводила к полному исчезновению местных институтов. При распределении земли различались possessiones и vici. Имения образовывались в результате проведенного по римским правилам межевания. Села же получали землю, отмеренную суммарно. Образовывавшиеся имения иногда сохраняли связь с жившими на их территории туземным населением. К тому же при основании городов не вся земля изымалась у местного населения. (4, с. 121)

Местное население, особенно в отдельных районах, не только продолжало жить в своих пагах и селах, но и управлялось своими старейшинами-принцепсами, получавшими со временем римское гражданство и звание префектов.

В течение достаточно длительного периода от римского завоевания до включения провинциалов в круг римских граждан, зачастую охватывавшего три и более столетия, складывались достаточно сложные формы отношений между местным населением и городскими гражданами.

Предоставление прав гражданства лишь узаконивало уже имевшиеся отношения собственности, владения или пользования. Провинциальные земледельцы на чужой или оказавшейся чужой с приходом римлян земле имели разное положение: мелкие арендаторы земли у общин или частных лиц, как, например, мистоты Малой Азии, обрабатывавшие ранее невозделанную землю, находившуюся в чужой собственности, потомственные земледельцы, оказавшиеся на земле муниципия и его граждан после проведения лимитации или включенные в орбиту императорских либо фискальных владений, «клиенты» местной знати, пришлые поселенцы, переселенные варвары, сельские отпущенники, малоазийские паройки и прочие. Связь с землей у многих из них была традиционной, основанной на пользовании ею их предков.

В этом отношении интересен большой отрывок надписи начала III в. из селения Ага Бей близ Филадельфии в Лидии, в которой императорские колоны говорят о том, что их связывают с обрабатываемой землей, на которой они родились и выросли, отчие очаги и могилы предков. Но в формах римского права они могли рассматриваться только как арендаторы. В комментариях римских юристов, объем которых особенно вырос во II-III вв., это влекло за собой распространение на провинциальных земледельцев норм краткосрочной аренды и единообразного, как бы нивелирующего разнообразие их реальных статусов, обозначения в качестве колонов.

Колонат был правом, внедрявшемся на государственном уровне. И это право происходило из римской Италии.

Но в социально-юридическом плане римское право и стоявшие за ним социальные отношения были на порядок выше провинциальных, так как за ними стояло римское господство в империи. Поэтому они выступали структурообразующей формой, в которую облекались общеимперские общественные отношения.

Хотя при рассмотрении отношений землевладельца с земледельцем на его земле римские юристы исходили из ставшего аксиомой положения об аренде, в юридических источниках стороны этих арендных отношений именуются не локатор и кондуктор, а господин и колон. Поскольку оба понятия не были изначальными юридическими обозначениями, а относились к сфере реальных отношений, то использование их юристами показывает, что реальные отношения в какой-то степени выходили за рамки юридического договора.

Во второй половине II в. уже сложилось «убеждение, что инквилины, эти свободные по сословию люди, составляют как бы собственность господ - по образцу рабов». (6, с. 34)

Однако для всех очевидно, что в III в. колоны, частью которых считаются инквилины, были юридически свободными людьми. Фюстель де Куланж высказал мнение, к которому из современных исследователей присоединился Ж.-М. Каррие, что автор этого текста Марциан имел в виду передачу имения, а инквилины лишь сохраняли к нему свое первоначальное отношение аренды. Поэтому использование здесь термина «инквилин» указывало не на статус лиц, а на правовую ситуацию.

у постоянно живущих на земле имения колонов патроном обычно считался их землевладелец, который нес ответственность за обработку колонами земли. Это давало ему большую, но не оформленную правом, власть над колонами, как, впрочем, и инквилинами. Они находились в его подчинении до тех пор, пока жили на его земле. Это служило постоянно действовавшей предпосылкой для наращивания землевладельцем прав по отношению к колону и ответственности за него перед государством. Но превращение предпосылки в реальность могло быть вызвано только с помощью внешнего, государственного вмешательства, санкционирующего переход обычая в право. Только установление формальной связи колонов с местом проживания могло перевести их подчинение землевладельцу из ранга обычая в юридически фиксированную норму. И только наличие такой нормы могло повести к формированию института колоната и особого сословия римского общества - крепостных колонов.

Страницы: 1, 2, 3